В словаре Брокгауза и Ефрона (1891 г.) благотворительность рассматривается как проявление сострадания к ближнему и нравственная обязанность имущего спешить на помощь неимущему. По определению Э.А.Фомина, благотворительность – это «негосударственная добровольная безвозмездная деятельность в социальной сфере, направленная на поддержку отдельных лиц или организаций, у которых по тем или иным причинам не хватает собственных ресурсов для полноценного функционирования».
Таким образом, благотворительность можно определить как особую форму социальной поддержки, состоящей в безвозмездном оказании материальной помощи нуждающимся. Частная благотворительность в России имеет глубокие исторические корни, практические навыки которой воспитывались в старину. Древнерусское общество, принимая христианство, с пониманием восприняло вторую из основных заповедей – о любви к ближнему. Любить ближнего – это прежде всего накормить голодного, напоить жаждущего, посетить заключенного в темнице. Благотворительность была не столько вспомогательным средством общественного благоустройства, сколько необходимым условием личного нравственного здоровья. Древнерусский благотворитель менее помышлял о том, чтобы добрым делом поднять уровень общественного благосостояния, а более о том, чтобы возвысить уровень собственного духовного совершенствования.
Древняя Русь понимала и ценила только личную, непосредственную благотворительность, подаваемую из руки в руку, втайне от постороннего взгляда. Свое выражение это получило в раздаче милостыней. «В рай входят святой милостыней, – говорили в старину, – нищий богатым питается, а богатый нищего молитвой спасается». Благотворителю нужно было воочию видеть людскую нужду, которую он облегчал, чтобы получить душевную пользу; нуждающийся должен был видеть своего благодетеля, чтобы знать, за кого молиться. В Древней Руси и Московском государстве в период IX – по конец XVII вв. центром благотворительности была Церковь, через которую шли пожертвования, в том числе и от князя (десятина). Свое выражение благотворительность в рамках этого этапа получила в раздаче милостыни.
Именно при монастырях возникали богадельни, бесплатные больницы. Через Церковь, куда передавали свои пожертвования доброхоты, благотворительность осуществлялась до конца XVII века. Деловые люди не только раздавали милостыни и устраивали трапезы для нищих, но чаще всего вкладывали землю или деньги в монастыри, а также в строительство новых храмов (именно в таком виде в сознании русских людей отражалась идея искупления за богатство, обладание которым всегда связывалось с грехом). Человеколюбие на деле выражалось на данном этапе нищелюбием. Нищий был для благотворителя лучшим богомольцем, молитвенным ходатаем. В результате сформировался институт профессиональных нищих, крайним проявлением которого на Руси были «юродивые». Только Указ 1682 г. царя Федора Алексеевича положил начало строительству официальных государственных заведений призрения. В нем предполагались определенные меры социальной деятельности, прежде всего по борьбе с нищенством.
Петр Великий стал первым, кто попытался запретить частную благотворительность, чтобы изжить нищенство, поддерживаемое частной милостыней. Он пытался ввести общественную благотворительность, как учреждения, как системы богоугодных заведений. В Петровских указах 1712 и 1724 гг. предписывалось устраивать в губерниях страны госпитали для увечных и престарелых, не имеющих возможности трудом обеспечивать себе пропитание, провести перепись призреваемых с целью упорядочивания работы с различными их слоями, в частности с военными и умалишенными. 1 февраля 1720 г. был издан указ о строительстве в Москве госпиталя для «зазорных» (незаконнорожденных) детей. Проблему нищенства Петр I пытался решить указом 1726 г.: «Милостыню отнюдь не подавать, а буде которые люди, презрев сей указ, станут милостыню подавать, …имать с них штрафу первый раз по пяти, другой раз – по десяти рублей».
Но эта борьба с частной благотворительностью и нищелюбие не увенчалась успехом, т.к. велась насильственными средствами и пыталась искоренить следствие, а не причину бедственного положения людей. Вновь благотворительность расцветает при императрицах – Елизавете и Екатерине II. Во второй половине XVIII в., по указу Екатерины II, в стране создаются государственные структуры по организации и управлению учреждениями призрения. Ими становятся Приказы общественного призрения, созданные после 1775 г. в 33-х губерниях страны под руководством гражданских губернаторов и дворянской опеки. Приказы занимались организацией школ, сиротских домов, аптек, больниц, богаделен, домов для неизлечимых больных, сумасшедших, работных домов и т.д. На каждую губернию выделялось по 15 тыс. руб. из государственной казны.
В это время частная благотворительность развивается прежде в высших слоях общества. Например, в Петербурге, по инициативе И.И. Бецкого был заложен Смольный институт благородных девиц. Екатерина II всячески поощряла благотворительную деятельность и купечества. При ней за активную благотворительную деятельность и меценатство можно было получить звание «почетного гражданина», которое давало ряд льгот и привилегий, в частности позволяло носить шпагу, получать личное дворянство и т.д. По имени купца Горохова, перечислявшего деньги в различные благотворительные фонды, была названа улица в Петербурге.
В Туле во второй половине XVIII века, наблюдались многочисленные династии среди торговцев и промышленников, жертвовавших средства на милосердие и благотворительность. Богатейшие предприниматели Строгановы, Демидовы, Босовы жертвовали сотни тысяч рублей на благотворительность. Однако на данном этапе купеческая благотворительность не получила широкого распространения. Особое развитие получает частная благотворительность в период царствования Александра I. Императрица Елизавета Алексеевна, жена Александра I, создала общества «Имперское Человеколюбивое» и «Женское Патриотическое». На попечении этих обществ находились богадельни, дома бесплатных и дешевых квартир, ночлежные приюты, народные столовые, швейные мастерские, амбулатории и больницы. Основанные в 1802 г., к концу 1900 г. эти общества распространяли помощь на 160 тысяч неимущих.
Финансовую основу составляли взносы, которые жертвовали частные лица и целые сословия. Императрицы задали тон, в соответствии с которым патронирование благотворительных заведений стало основным общественным занятием женщин придворного круга и жен государственных деятелей. Профессиональным благотворителем в начале века был принц П.Г. Ольденбургский: 42 года жизни он отдал служению обездоленным людям. Он основал училище правоведения, первый ночной детский приют, а всего он потратил на благотворительные цели более 1 млн руб. Всего частные пожертвования в первое десятилетие XIX в. превысили 9 млн руб. Этому подъему, безусловно, способствовала политика правительства Александра I, всемерно поощрявшего благотворительность. Наиболее интенсивно частная благотворительность развивалась в пореформенный период. Этот этап, начавшийся в 1861 г. и продолжавшийся до начала ХХ в., можно охарактеризовать как период общественного, частного призрения. В пореформенный период и в период экономической модернизации страны, когда активно утверждались капиталистические отношения, общество потребовало новых форм и методов социальной политики и практики, его не устраивали жесткие бюрократические установления, ограничивавшие самодеятельность, новаторство в социальной сфере. Особенно возросла в этот период роль частной благотворительности в обеспечении детей. Если в XVIII в. было основано 24 частных благотворительных общества, за первые 60 лет XIX в. – 204 общества, то за последние 40 лет этого столетия – 8105. 95% всех действовавших благотворительных обществ России были созданы к началу ХХ века.
Материальную основу благотворительных организаций и учреждений составляли их недвижимость, собственные капиталы, различные поступления и пожертвования, пособия, членские взносы и т.п. С конца XVIII в. открываются и другие проявления благотворительности в виде меценатства: покровительства искусствам, наукам, собирание больших библиотек, коллекций, художественных галерей, строительство театров и поддержка творческих коллективов и т.п., то есть всего того, что входит в широкое понятие культуры. В этом смысле меценатство можно рассматривать как форму просвещенного благотворения. Если меценатство на Западе – это явление, которое наряду с нравственным имело и юридические основания (снижение налогов или освобождение от них). В России оно чаще было связано с религиозными, нравственными понятиями, подчинялось требованиям общественного мнения.
Российский исследователь М.Л. Гавлин выделяет два взлета русского меценатства. Первый связан с расцветом дворянской культуры во второй половине ХVIII – первой трети ХIХ в. Второй, более значительный, связан с купеческим меценатством второй половины ХIХ – начала ХХ в. Следует обратить внимание на принципиальное отличие дворянского меценатства от купеческого. Если первые сформировались под влиянием петровских преобразований, направленных на заимствование европейского опыта, то вторые основное внимание уделяли поддержке русской национальной культуры. Наибольшего размаха меценатская деятельность буржуазии достигла во второй половине XIX века по ряду причин. Именно к этому времени российская буржуазия осознала свою экономическую мощь, стала искать свое место в общественной жизни. Поскольку от политической деятельности царское правительство держало предпринимателей на расстоянии, а профессиональной деятельностью заслужить общественное признание трудно, буржуазия пыталась уходить в другие области, пользовавшиеся общественным престижем: благотворительность и меценатство. Большие масштабы благотворительности и меценатства русской торгово-промышленной буржуазии выгодно отличали ее от буржуазии западноевропейской и североамериканской.
Великий русский певец Ф.И.Шаляпин замечал по этому поводу: «Объездив почти весь мир, побывав в домах богатейших европейцев и американцев, должен сказать, что такого размаха нигде не видел. Я думаю, что и представить себе этот размах европейцы не могут». Имена «Московских Медичи»: К.Т.Солдатенкова, П.М.Третьякова, П.И.Щукина, С.И.Мамонтова, С.Т.Морозова – были у всех на устах. Это было время удивительного по своей мощи «ренессанса» отечественного национального искусства. В этот период произошло органичное соединение двух миров – мира предпринимателей, покровительствующих искусству, и мира художников и артистов, творящих его. Наиболее характерными примерами меценатства и филантропического предпринимательства считаются: создание Павлом Третьяковым Художественной галереи, Щукинский и Морозовский музеи современной французской живописи (в основном импрессионистов), Бахрушинский театральный музей, собрание русского фарфора А.В. Морозова, икон – П.П. Рябушинского, частная опера С.И. Мамонтова, Московский художественный театр Алексеева-Станиславского и С.Т. Морозова и т.д.
Особое место в истории меценатской деятельности в конце XIX – начале XX в. принадлежит С.П.Дягилеву (1872 – 1929), который сыграл совершенно исключительную роль в поддержке новых форм и направлений отечественного искусства, распространении его авторитета и пропаганде за рубежом, в ознакомлении русской публики с лучшими образцами западноевропейского искусства. С его именем связано появление в России совершенно нового типа предпринимателя-мецената в области культуры – «художественного антрепренера», который был в нашей стране неизвестен ранее и который соединял в себе черты мецената (так как С.П. Дягилев часто вкладывал в дело собственные деньги), талантливого администратора-организатора и дельца новейшей формации, а также глубокого знатока искусства. С.П. Дягилев, как и его молодые друзья, остро чувствовал эту назревшую необходимость «прорубить окно в Европу», помочь развивавшемуся русскому искусству найти, занять свое место в европейском художественном мире, в мировой культуре, без чего оно просто не могло бы развиваться дальше. Вслед за организацией выставок «Мира искусства» в России С.П. Дягилев начинает завоевание Западной Европы русским искусством. Идея «русских сезонов» в Париже была подсказана А.Н.Бенуа, который считал нынешнее русское искусство более здоровым и полным сил, нежели новейшее искусство Запада. Была и другая причина.
Препятствия к осуществлению многих идей С.П. Дягилева в России подталкивали его к реализации своих проектов за границей. Первым шагом на пути ознакомления Европы с культурой России стала большая выставка русского искусства, открытая в 10-ти залах парижского «осеннего салона» 1906 г. и состоявшая из произведений живописи и скульптуры за два столетия. Вслед за Парижем выставка была показана в течение 1906-1907 гг. в Берлине, Монте-Карло, Венеции. Она имела огромный успех и окрылила Дягилева. Вслед за парижской выставкой он организует концерты русской национальной музыки «от Глинки до Скрябина» в Гранд-опера весной 1907 г., а затем знакомит парижскую публику с русской оперой и Шаляпиным. В 1908 г. в Париже были даны спектакли: «Борис Годунов», «Хованщина», «Псковитянка», в оформлении которых участвовали А.Н.Бенуа, Головин, Билибин и другие лучшие русские живописцы.
Весь Париж был околдован и побежден. Сам С.П. Дягилев переживал подлинный триумф и становился фигурой мирового масштаба в мире художественной антрепризы. Нужно особо отметить, что в этом своем «вторжении» в Европу он сумел сплотить вокруг своей идеи и опереться на финансовую поддержку целой группы новых русских меценатов. Это были кн. М.К. Тенишева и М.К.Морозова, И.А. и С.Т.Морозовы, С.С.Боткин, В.О. и Г.Л. Гиршман, В. фон Мекк и др. Под влиянием С.П. Дягилева многие из новой генерации российских промышленников стали оказывать большую личную поддержку новому русскому искусству, выступлениям русских мастеров в Европе и Америке, часто сопровождая их за рубежом, организуя концерты и спектакли, выставки, покупая картины европейских художников, в т.ч. и новейшей живописи, для своих коллекций. Действительно, этот поворот от чисто национальных устремлений в искусстве (характерное для купеческого меценатства до середины 1890-х гг.) к универсализму и эклектизму был характерной чертой не одного С.П. Дягилева, а знамением наступающего века. Российские меценаты новой волны С.И.Мамонтов, М.К. Тенишева, С.И.Щукин, И.А.Морозов, А.А.Бахрушин, С.А.Поляков, Н.П. Рябушинский, супруги В.О и Г.Л. Гиршман, Ю.С.Нечаев-Мальцев, В. фон Мекку и др., с такой энергией и жадным увлечением, как и С.П. Дягилев, осваивали все новые миры искусства. Приход меценатов в эти новые отрасли художественной деятельности приводил к неожиданным результатам.
Вложив деньги, нередко без всякой надежды на прибыль, из одной «любви к искусству», они вдруг обнаруживали, что дело приносит доход, и из меценатов в традиционном понимании превращались, фактически, в предпринимателей нового типа: организаторов художественной стороны производства, антрепренеров, дельцов от искусства. Так зарождались в России основы «индустрии развлечений», связанной с рождением искусства для масс. И развитие меценатства сыграло здесь не последнюю роль. На всех исторических этапах становления и развития благотворительности купеческое сословие принимало активное участие в этой деятельности. Однако мотивы благотворительности на разных этапах были различными. Если в период до середины XIX в. преобладали религиозноэтические мотивы, то с середины XIX в. социальные мотивы благотворительности начинают превалировать, хотя и не отменяют полностью религиозный аспект. У церковной благотворительности русских предпринимателей также существовали разные мотивы. Их можно классифицировать и объединить в несколько групп. Во-первых, добившись успеха в хозяйстве, человек нуждался в сознании праведности своего дела. По мнению же церкви, богатство и успех нравственны и богоугодны тогда, когда праведен сам хозяин. А наиболее очевидным внешним проявлением благочестия является строительство или украшение храма, что и было до второй половины XIX века самой распространенной формой купеческой благотворительности.
Таким образом, стремление избежать душевного разлада между «неправдой денег» и православными идеалами, жить, или по крайней мере умереть в согласии со своей совестью, было главной внутренней пружиной благотворительности. Во-вторых, в русском православном сознании утверждалась идея не самоценности, а социальной значимости и ответственности богатства. Исследователь московского купечества П.А. Бурышкин считал, что «самое отношение предпринимателя к своему делу было несколько иным, чем на Западе. На свою деятельность смотрели не только или не столько как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые и смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного дела». О том же свидетельствует и такой знаток купеческой психологии, как В.П. Рябушинский, отмечавший в своих воспоминаниях, что основатели торгово-промышленных династий в России «не считали себя за свое богатство в чем-то виноватыми перед людьми. Другое дело Бог: перед ним было сознание вины в том, что из посланных средств недостаточно уделяется бедным».
Так, один из основателей знаменитой Прохоровской мануфактуры Тимофей Васильевич Прохоров (1797 – 1854) создал оригинальный труд «О богатении». В нем он писал: «Человеку нужно стремиться к тому, чтобы иметь лишь необходимое в жизни; раз это достигнуто, то оно может быть и увеличено, но увеличено не с целью наживы – богатства для богатства, а ради упрочения нажитого и ради ближнего. Благотворительность совершенно необходима человеку, но она должна быть непременно целесообразна, серьезна. Нужно знать, кому дать, сколько нужно дать. Ввиду этого необходимо посещать жилища бедных, помогать каждому, в чем он нуждается: работой, советом, деньгами, лекарствами, больницей и пр., и пр. Наградою делающему добро человеку должно служить нравственное удовлетворение от сознания, что он живет «в Боге». Вообще честное богатение, даже коммерсантов или банкиров, полезно, если наживающий богатство живет по Божьему». Таким образом, уважение и признание со стороны общества надо было заслужить, не только внутренним следованием православным идеалам, но и проявив себя в таком деле, которое обладало безусловной социальной значимостью и престижем.
До середины XIX века таким делом была, безусловно, церковная благотворительность и нищелюбие. В-третьих, важнейшим мотивом церковных пожертвований являлось желание выразить в зримой, осязаемой, т.е. наиболее понятной практичному хозяйственному человеку форме, свою благодарность Богу за дарованный успех. Поэтому повсюду на Руси строились храмы на средства купцов. Возникновение целого ряда церквей Новгорода в. XVI в. связано с пожертвованиями рода купцов Сырковых. Только в одной Костромской епархии в XVII в. десятки церквей были построены на купеческие деньги. Особенно много церквей подобного происхождения в Ярославле. В центре Москвы богатейший купец, гость Григорий Леонтьевич Никитников построил в середине XVII в. на свои деньги великолепный храм Троицы в Никитниках, по изяществу и богатству оформления соперничавший с наиболее выдающимися сооружениями столицы. Росписи интерьера церкви Троицы запечатлели купеческое семейство, возносящее моления всевышнему.
В дальнейшем широко строили церкви и представители столичного и провинциального дворянства. Однако оценка купеческой благотворительности в России была неоднозначной. Несмотря на прямую ориентацию на завоевание общественного мнения, в нем всегда присутствовало сомнение в искренности и бескорыстии жертвователей, поскольку источником благотворительности, в том числе и строительства и украшения храмов, порой, становилось богатство, нажитое нечестным путем – обманом, обсчитыванием и обвешиванием покупателей и т.п. Исследователь купеческого быта Е. Голубинский писал, что «наши купцы, столько усердные во внешней молитве, столько приверженные к храмам и теплящие в своих лавках неугасимые лампадки, до такой степени мало наблюдают честности в торговле, что можно подумать, будто они теплят лампадки затем, чтобы Бог помогал им обманывать людей».
Глядя на таких «благотворителей» и «храмостроителей», современники прекрасно понимали, что их подлинная цель состоит в том, чтобы «откупиться» от Бога. Поэтому купеческая церковная благотворительность в глазах народа, включая верующую интеллигенцию, несла в себе, таким образом, изначальный нравственный изъян. Даже когда она совершалась от чистого сердца, с подлинно благочестивыми помыслами и на честно нажитые деньги, раскол внешнего и внутреннего в массовом религиозном сознании позволял за каждой красивой и богатой церковной постройкой подозревать грех и порок. К богатству и богачам, к накопительству русский человек издревле относился недоброжелательно и с большим подозрением. Многие в русском обществе считали, что любое богатство связано с грехом. «Богатство перед Богом – большой грех», «Богатому черти деньги куют», «Пусти душу в ад – будешь богат», «В аду не быть – богатства не нажить». Эти и другие русские народные пословицы отражают «русский дух рынка».
Предприниматель не был властителем дум или примером для подражания. Не только поместное дворянство, но и разночинная интеллигенция долгое время смотрели на новоявленного буржуа свысока. Недоверие вызывал также и замкнутый образ жизни, низкий образовательный уровень первых поколений российских предпринимателей. Даже с повышением образованности и смягчением нравов русского предпринимательского класса, с ростом его общественной активности отношение общества к нему менялось в целом очень медленно. Немало способствовало отрицательному имиджу буржуазии и нежелание самих предпринимателей отказываться от получения сверхприбылей, которые приносили им безудержная эксплуатация и тяжелые условия труда фабричных рабочих. Фактически многие русские предприниматели одной рукой брали деньги из кармана своих наемных рабочих (за счет их низкой зарплаты, отсутствия социального обеспечения, экономии на условиях труда и т.д.) и отдавали на благотворительные цели (строили храмы, раздавали милостыню нищим и т.д.).
Таким образом, библейская любовь к ближнему своему для многих русских предпринимателей распространялась не на действительно ближних – своих наемных рабочих, которые жестоко эксплуатировались, а на профессиональных нищих, божьих странников, «убогих» и «сирых». Примером двойной морали может служить история рабочего бунта на ткацкой фабрике купца А.И. Хлудова, нажившего миллионы и жертвовавшего большие средства на нужды церкви и нищих. Дореволюционный историк московского купечества П. Бурышкин писал, что Алексей Иванович Хлудов, по отзывам людей, близко его знавших, был «человек неподкупной честности, прямой, правдивый, трудолюбивый, отличавшийся силой ума и верностью взглядов». Обратимся к другому, дореволюционному источнику – книге К. Пажитнова «Положение рабочего класса в России».
Анализируя причины рабочего бунта в 1880 г. на ткацкой фабрике Хлудовых в Ярцево, К. Пажитнов писал о том, что условия работы на фабрике Хлудовых были тяжелые: хлопчатобумажная пыль, удушливая жара и запах, огромные штрафы, выплата жалования съестными припасами и одеждой из хозяйских лавок. Все эти условия и привели к бунту. Хлудов в присутствии генерал-губернатора обещал отменить снижение зарплаты, но потом от обещания отказался. Мало того, в 1882 г. во время пожара на хлудовской мануфактуре по распоряжению директора рабочие были заперты в горевшем здании, чтобы не разбежались и лучше тушили пожар. «В результате, – по свидетельству К. Пажитнова, – семь возов трупов». Возникает ситуация: глубоко религиозный предприниматель Хлудов нарушил минимум три христианских заповеди – «Не лжесвидетельствуй», «Возлюби ближнего своего», «Не убий». Вывод: деятельность Хлудова есть типичный пример того, когда русский предприниматель правой рукой забирал у одного, а левой рукой отдавал другому. Это был не единичный случай, стоит привести пример, связанный с предпринимательской деятельностью Тимофея Саввича Морозова, на чьей фабрике произошла самая знаменитая стачка середины 1880-х гг. Тимофей Саввич часто жертвовал довольно крупные суммы на учебные заведения, издательские дела и храмы. Что не мешало ему быть настоящим, как тогда говорили, «кровососом»: заработную плату своим рабочим он постоянно снижал, изводил их бесконечными штрафами, заставлял покупать продукты втридорога в своей лавке и вообще считал строгость и жестокость в обращении с подчиненными лучшим способом управления.
Судебный процесс над зачинщиками «Морозовской стачки» вылился, по сути дела, в суд над порядками, установленными хозяином, и тогда, чтобы спасти репутацию фирм, потребовалось очень много изменить в фабричных порядках: были резко сокращены штрафы, несколько повышена заработная плата, введены «наградные». После всех переживаний Т.С. Морозов тяжело заболел и все дела на фабрике передал родственникам. Умер он в октябре 1889 г., отказав по завещанию несколько сотен тысяч рублей на благотворительные цели, в том числе 100 тыс. руб. для призрения душевнобольных в Москве. Лишь во второй половине XIX века социальные аспекты благотворительности начинают доминировать над церковными. В отношении с рабочими своих предприятий Савва Тимофеевич, в отличие от отца, полагался уже не старообрядческие традиции, а пытался строить их на основе взаимной гражданской и социальной ответственности. При нем произошли значительные улучшения в условиях труда и быте рабочих мануфактур и их семей. Были построены новые общежития (бесплатные), больницы, бани, в Никольском организовали парк народных гуляний. Но главная идея Саввы – участие рабочих в прибылях фабрик.
Во время волнений на его фабриках в феврале 1905 года он поставил вопрос о включении рабочих в число пайщиков. Однако данное предложение было заблокировано его родственниками, не заинтересованными в уменьшении прибыли предприятия. Так, его мать М. Ф. Морозова пригрозила ему, если он включит рабочих в число пайщиков предприятия и продолжит дальнейшее улучшение условий труда, установит над ним родственную опеку и уволит его с поста директора предприятия. «Сам не уйдешь – заставим, – говорила С.Т. Морозова, – Под опеку возьмем как недееспособного. Доктора да адвокаты помогут нам.… Уходи подобру-поздорову, не срами перед всей Россией». Среди тех, кто понимал социальную ответственность предпринимателей перед своими рабочими наряду с С.Т. Морозовым, необходимо выделить братьев Рябушинских, Ивана и Николая Прохоровых, П. Смирнова. Иван Прохоров, представитель четвертого поколения семьи, разделил между своими рабочими акции товарищества «Прохоровской мануфактуры» на сумму более трех миллионов рублей и выделял средства на строительство общежитии для рабочих, бань и воскресных школ. Последний директор товарищества – Николай Прохоров – за заботу о рабочих был награжден в 1912 году французским правительством орденом Почетного легиона.
Винопроизводителю и виноторговцу П.Смирнову принадлежали нетипичные для людей его круга слова, что если рабочие будут плохо жить, то они будут и плохо работать. Руководствуясь этой идеей, он с вниманием относился к нуждам своих рабочих и служащих, из 56 приобретенных им в Москве домов более 40 предназначались рабочим. В своем «душевном» завещании П.Смирнов давал каждому своему низшему чину, то есть рабочему, по 1000 рублей золотом. Примером же комплексного подхода к реализации социальных программ является деятельность Товарищества нефтяного производства «Братьев Нобель», которое к началу ХХ в. являлось одной из крупнейших акционерных нефтепромышленных компаний России с капиталом в 30 млн руб. На средства компании строились «нобелевские поселки» для рабочих. Эти поселки включали в себя функции жизнедеятельности – «труда», «быта» и «отдыха».
В идее нобелевских поселков соединялась установка упорядочения общественного устройства («честный капитализм») с планировочными установками формирования организованной регулярной упорядоченной среды жизнедеятельности. «Нобелевский поселок» всегда был «новым», он не вписывался в существующие городские кварталы, имел развитую инфраструктуру, электрическое освещение, небольшие парки и зеленые насаждения. Кроме того, Людвиг и Роберт Нобели учреждали школы для детей рабочих и создали специальный капитал для помощи служащим и выдачи стипендий на образование их детей. К началу ХХ в. на балансе компаний Нобелей находились 159 собственных и 14 арендованных домов, общежития, больницы, аптеки, столовые, библиотеки и школы. Таким образом, можно сказать, что эти немногие предприниматели на практике реализовали социальный аспект благотворительности предпринимателя. Вследствие этого следует констатировать, что меценатство и благотворительность были уделом немногих лучших представителей предпринимательского класса России. Фактически не занимались благотворительной деятельностью такие крупные промышленники и миллионеры, как Лианозовы, Путиловы, Мансуровы и т. д. Так что следует сказать и о том, что основной массе предпринимателей идеи благотворительности были чужды, их больше заботила собственная выгода, а не общественное благо. На поистине подвижническую деятельность таких людей, как Третьяков, Мамонтов и Морозов, большинство купеческого сословия смотрело как на блажь, чудачество толстосумов, не знающих, куда деть нажитые миллионы. Тем более значимой на общем фоне предстает благотворительная деятельность немногих лучших представителей отечественного предпринимательского класса.
В результате реформ 60-70-х гг. XIX века, вызвавших расцвет предпринимательства, а также в связи с ростом просвещения, повышением престижа образования, науки, светского искусства стали распространяться меценатство и покровительство народному образованию, затем пришло сознание необходимости социальной защиты неимущих. По данным Московского городского попечительства о бедных, в 1889 г. в городе находилось более 3500 нищих. Десять миллионов крестьянских дворов в конце XIX в. влачили буквально нищенское существование. В срочной благотворительной помощи нуждались более пяти процентов россиян. Но все равно строительство и украшение храмов оставалось излюбленным делом русских предпринимателей. В конце XIX – начале ХХ века благотворитель, строивший школу, больницу, приют для сирот и престарелых и т.п., практически всегда одновременно строил и храм. Таким образом, строительство храмов было главным видом благотворительности. Но и в социальной благотворительности сочетались гуманистические и эгоистические мотивы. Здания, построенные на пожертвования предпринимателей, во многих случаях отличала показная роскошь.
Например, больница А.И. Коновалова, Бахрушинский дом бесплатных квартир в Москве, который по размерам мог соперничать с доходными домами, богадельни Бахрушиных в Москве, приют для вдов и сирот русских художников П.М. Третьякова в Москве отличались крупными размерами, архитектурными изысками, большими окнами и т.п. В то же время жилищные условия большинства населения были тяжелейшими. Так, по материалам обследования жилого фонда г. Москвы, в 1898 г. из 1 млн населения 200 тыс. человек, т.е. одна пятая, проживали в так называемых коечно-каморных квартирах. Многочисленные жильцы снимали в них «каморки» (помещения с перегородками, не доходящими до потолка) и отдельные койки.
При зарплате рабочего 12-20 руб. в месяц «каморка» стоила 6 руб., койка одиночная 2 руб. и 1,5 руб. – «половинчатая», на которой спали поочередно рабочие разных смен. Жизнь в таких покоях порождала у рабочих постоянный психологический стресс, который разряжался агрессивностью по отношению к «кровососам» предпринимателям. Надо отметить, что положение фабрично-заводских рабочих было крайне тяжелым. Например, на рогожных фабриках Центрально-промышленного района, рабочий день, даже после принятия в 1882 г. фабрично-заводского закона, продолжался от 16 до 18-ти часов. Причем в таком режиме, нередко по воскресеньям, работали и дети. Штрафы взимались по усмотрению хозяев и поступали в их полное распоряжение. Зарплата нередко выдавалась два раза в год: на пасху и рождество. Это вынуждало рабочих кредитоваться в фабричной лавке. По сведениям фабричной инспекции, большая доля барыша некоторых фабрикантов вытекала именно из продажи товаров из фабричных лавок, а не из фабричного производства. К этому надо добавить, что при разработке фабричных законов главную роль играли соображения политического (полицейского) характера.
Зачастую законотворческая инициатива исходила от МВД и подчиненных ему органов. Фабриканты же находили множество возможностей обходить законы. Жалобщиков увольняли, их фамилии становились известны хозяевам других предприятий. Нередко капиталисты добивались отмены неугодных им статей ранее принятых законов, например о ночной работе женщин и подростков. Неудивительно, что на всем протяжении пореформенного периода высокими оставались уровни производственного травматизма и профессиональной заболеваемости. Это обстоятельство заставляло городские власти и крупных предпринимателей заботиться о стариках, больных, инвалидах, деклассированных элементах, численность которых увеличивалась, особенно в Петербурге и Москве. Поэтому и городские власти и крупная буржуазия объективно были заинтересованы в мирном разрешении социальных конфликтов, а также в том, чтобы иметь высококвалифицированный персонал, – способный овладеть новым оборудованием, новейшими приемами ведения капиталистического хозяйства для того, чтобы выдержать жесткую конкуренцию. Отсюда их заинтересованность в развитии образования, в первую очередь профессионального.
В соответствии с разработанным Министерством финансов Положением «О коммерческих учебных заведениях» (1896 г.) была выстроена довольно четкая структура организации коммерческого образования. Она включала четыре основных типа учебных заведений: коммерческие курсы; торговые школы и классы; средние коммерческие училища; высшие общественные и частные учебные заведения. При учебных заведениях были организованы попечительские советы из представителей тех общественных организаций, которые выделяли средства на их содержание. Всего за 20 лет с 1896 по 1916 гг. численность коммерческих учебных заведений возросла с 8 до 602. Система коммерческого образования в России включала: 260 коммерческих училищ, 169 торговых школ, 38 торговых классов и 135 курсов коммерческих знаний. Наибольшее развитие коммерческое образование получило в Москве и Петербурге. К 1914 г. в стране насчитывалось 8 коммерческих институтов, крупнейшим из которых являлся Московский коммерческий институт, в котором обучалось более 5 тыс. студентов.
Интерес к коммерческому образованию со стороны предпринимателей вызвал к жизни учреждение различных обществ для поддержки и распространения этого вида образования. Наибольшую активность проявляло Московское общество распространения коммерческого образования, учредившее 2 коммерческих училища и 19 торговых классов. Подобные общества действовали в Петербурге, Киеве, Симбирске и некоторых других городах. Решение проблемы создания материально-технической базы в коммерческих учебных заведениях брали на себя попечительские советы, которые, как правило, включали крупных представителей бизнеса. Так, попечительский совет Московского коммерческого института состоял из 19 человек, в том числе потомственных почетных граждан и купцов насчитывалось 7 человек. Среди них такие известные фамилии, как П.П. и В.П. Рябушинские, А.И. Коновалов, П.А. Бурышкин и другие. Почетным членом являлся С.Ю. Витте, а возглавлял Совет известный московский предприниматель А.С. Вишняков.
Члены совета не только контролировали работы, связанные с постройкой собственного здания института, но активно искали крупных жертвователей, что позволило не только закончить к 1912 г. строительство учебного корпуса, но и приобрести в начале 1913 г. еще один участок земли, необходимый для продолжения постройки здания 2-й и 3-й очереди. Несмотря на то, что строительство собственного здания обошлось в 300 тыс. руб., это не отразилось на бюджете вуза, который увеличился с 1906 по 1913 гг. в 5 раз и достиг 370 тыс. руб. Попечительские советы активно решали вопросы материальной поддержки студентов. Так, Попечительский совет Московского коммерческого института учредил «Общество для содействия недостаточным слушателям», в котором состояло 108 членов. Общество выделяло стипендии на оплату обучения нуждающимся студентам. Только за один 1912/1913 учебный год от платы за обучение было освобождено 1186 человек (около 30% от общего числа), увеличено число бесплатных обедов в столовой, что позволило увеличить ее оборот с 16 до 31 тыс. руб. Кроме того, Попечительский совет учредил дополнительно на пожертвованные капиталы 30 именных стипендий.
Подобная активность объяснялась тем, что коммерческие учебные заведения рассматривались предпринимателями как возможность сохранения купеческого сословия и чаще всего именно из этих соображений купечество перечисляло средства на их развитие. Интересен и такой пример благотворительности, связанный с помощью российским учёным в их научной деятельности. По инициативе московского купца и предпринимателя Х.С. Леденцова было создано «Общество содействия успехам практических наук и практических применений имени Леденцова». Это общество управляло его завещанным капиталом – огромной суммой для 1907 г. в 2 миллиона рублей. Леденцов сам обратился с такой идеей к московским ученым первый раз в 1903 г., и до его смерти в 1907 г. они успели вместе разработать концепцию такого общества. Члены общества выбирали Совет, который назначал экспертные комиссии, распределявшие деньги, получаемые обществом по процентам с капитала: 90% доходов от капитала шли по уставу на цели Общества и 10% – на организационные расходы самого Общества.
Многие крупные русские ученые получали деньги на свои исследования от этого Общества. В то же время необходимо отметить, что свобода пожертвований всячески сдерживалась государством. Например, пожертвователь, желавший выплачивать стипендию своего имени в каком-либо учебном заведении, был обязан внести сразу всю сумму, проценты с которой обеспечивали бы средства на одну стипендию, т.е. на стипендию в 400 руб. в год – единовременно предоставить 10 тыс. руб. Существовал также закон, который запрещал открывать благотворительные заведения, пока они полностью не обеспечены капиталом. Вот почему только очень состоятельные люди могли воплотить в жизнь свое желание создать приют или больницу, школу или библиотеку. По этой же причине основное количество коммерческих учебных заведений было учреждено не частными лицами, а специальными обществами, такими как Московское общество распространения коммерческих знаний, Общество любителей коммерческих знаний и др., а также купеческими обществами и биржевыми комитетами. Говоря о мотивах благотворительной деятельности купечества, надо отметить и корыстолюбивые мотивы.
Широко распространенной была практика, когда финансовые привилегии предоставлялись в обмен на пожертвования в казну на благотворительные цели. Участие в деятельности благотворительных обществ, членство в попечительских советах школ, училищ, приютов, музеев и т.п. считалось в дореволюционной России «государственным делом», а поэтому находилось под покровительством и регулярно поощрялось властями. Довольно высоко в купеческой среде котировались почетные звания коммерц- и мануфактур-советника. Несмотря на то, что эти почетные звания присваивались формально за «особые заслуги в распространении торговли» и за «особые отличия по мануфактурной промышленности», значительная часть их обладателей были не столько выдающимися промышленниками, сколько благотворителями, на что неоднократно указывал министр торговли и промышленности В.И. Тимирязев. Действовал принцип «заплати деньги – получи награду». В результате благотворительность часто представляла возможность предпринимателям получить звания, чины и прочие привилегии и отличия, которых иными путями, даже за счет своей профессиональной деятельности, получить было очень трудно. Почетным и престижным считалось получить генеральский чин через Академию наук, пожертвовав свои коллекции или целые музей государству. Лишь редкие жертвователи, такие как Третьяков, Морозов, Мамонтов, Кокорев и некоторые другие были равнодушны к правительственным наградам. Такое циничное отношение к благотворительности было довольно обычным делом в предпринимательской среде.
Основная часть средств на благотворительные цели шла в Москве и Петербурге. Согласно статистике, в 1897 г. купеческое сословие потратило на благотворительные цели всего 1 млн 123 тыс. руб., их них в Московской и Петербургской губерниях израсходовано более 950 тыс. руб. Однако лишь в четырех из 755 городов России (Москве, Петербурге, Риге, Одессе) дело призрения бедных было поставлено удовлетворительно и даже с размахом. Другая ситуация была в провинции. В большинстве губерний на нужды благотворительности тратилось всего по 500-600 руб. в год, а в некоторых губерниях вообще ничего. Хотя благотворительность в уставе купеческих обществ была заявлена как одна из ведущих форм деятельности, надо отметить, что провинциальное купечество было довольно скупо и неохотно жертвовало средства на социальные нужды. Зачастую эта деятельность носила вынужденный или показной характер. К началу XX века размах благотворительной деятельности в России возрос еще больше. К 1900 году только в Москве производилось больше пожертвований, чем в Париже, Берлине и Вене. Федор Шаляпин с восхищением писал об этом: «Объездив почти весь мир, побывав в домах богатейших европейцев и американцев, должен сказать, что такого размаха не видел нигде. Я думаю, что и представить себе этот размах европейцы не могут». В 1910 году в России было зафиксировано 4762 благотворительных общества и 6278 благотворительных заведений различных типов. Состоявшийся в марте 1910 года Всероссийский съезд деятелей по призрению отметил, что лишь «…25% всего бюджета этой системы исходило из средств казны, земств, городов и сословных учреждений, а 75% – из средств частной благотворительности, добровольных пожертвований, по большей части купечества».
Только по Москве ежегодное пожертвования купечества на благотворительность составляли от 1 до 4 млн рублей. Примерно треть этой суммы направлялась на помощь инвалидам, вдовам и престарелым; другая треть – детям и учащимся и еще одна треть – на медицинскую помощь. Несмотря на внимание общественности, в целом проблема призрения в России оставалась чрезвычайно актуальной. В Российской Империи одна койка в богадельнях приходилась на 2-2,5 тыс. жителей, тогда как, например, в Дании одна койка приходилась на 150 жителей, во Франции – одна койка на 200 жителей. При этом Великобритания ежегодно затрачивала на благотворительность и общественное призрение около 10-11 процентов своего ежегодного бюджета. Таким образом, результаты деятельности русских предпринимателей в области меценатства и благотворительности можно оценивать по-разному. Однако какими бы ни были мотивации русских меценатов, благодаря их деятельности русская культура расцвела на рубеже XIX-ХХ вв., были поддержаны такие таланты, как Шаляпин, Врубель, Коровин и др., собраны и сохранены изделия народных промыслов, произведения отечественных и зарубежных мастеров искусства. Что касается благотворительности, то, несмотря на яркие примеры («нобелевские городки» и т.д.), она еще не стала всеобъемлющей и многие социальные проблемы общества так и остались нерешенными, что привело к обнищанию российского пролетариата и в итоге к Октябрьской революции 1917 г.
