Церковный раскол XVII в. имел далеко идущие последствия, как политического, так и экономического характера. Мировоззрение старообрядцев остается православным, однако меняются акценты. В понимании хозяйственных вопросов старообрядцы чаще апеллируют к Ветхому Завету. Для старообрядцев лишь неправедное богатство – зло, но благословен тот, кто наживает богатство и кормит других.
Торговля, если не брать лихвы, узаконена, «честные гири угодны Богу». Но в то же время, идеалы старообрядчества остаются традиционными, обезличенный капиталистический порядок, свободный от этического регулирования, чужд духу старообрядчества. Богатство у старообрядцев не становится самоцелью. Хотя для их трудовой этики характерны аскетизм, основательность, методичность и большая, чем в официальном православии, ориентация на Ветхий Завет и «отгороженность» от мира, замкнутость на себя, напряженность и истовость не только в вопросах веры, но и в бытовой, хозяйственной жизни.
В мире, покинутом благодатью, по мнению старообрядцев, остается лишь небольшая группа истинных ревнителей веры, которые только и смогут спастись во время Страшного суда. Отсюда близкое к иудейскому острое ощущение собственной избранности, дающее силы и в мирских делах. Отсюда доверие, взаимопомощь и взаимовыручка в предпринимательстве и приобретении денег стало считаться благим делом, ибо служило укреплению старообрядческой общины в ее противостоянии с государством и царём Антихристом.
Уяснив картину мира старообрядцев, выделим следующие черты, характерные для хозяйственного стиля ревнителей старой веры: 1. «Мирская аскеза». Перенесение в обыденную мирскую жизнь строгой келейной этики аскетического христианства. Это предполагает включение предпринимательской деятельности, повседневных трудов в мир священного. К работе, труду требуется такое же серьезное и ревностное отношение, как к исполнению религиозных обрядов.
Аскетизм в миру задает большую, чем у остального населения, регламентированность жизненного уклада, подчинение его правилам христианской жизни, большую упорядоченность микрокосма. Это делало старообрядцев более рациональными. В потребительской сфере мирской аскетизм налагал жесткие ограничения: отказ от роскоши и «радостей жизни», неприятие чувственной культуры. В этом проявлялось сходное с протестантизмом, отмеченное М. Вебером, сочетание виртуозности в сфере экономики с самой интенсивной формой набожности. Следующие две нормы в производстве и потреблении являются в известном смысле следствием мирского аскетизма.
2. Трудолюбие и малое соотношение «отдых-труд». Эта социальная норма кратко может быть выражена твердой убежденностью старообрядцев в том, что «праздность – училище злых». Большая дисциплинированность и относительная производительность делали найм староверов на работу более предпочтительным по отношению к остальному населению. Помогало это качество и управленцам. Исследователи старообрядческого предпринимательства в биографиях известных купцов-старообрядцев не раз отмечали, что не власть, слава и деньги двигали предпринимателями, не они были целью жизни, а дело, которое они взялись вести.
3. «Бережливость». Со стороны потребления было распространено ограничение мирских радостей, более строгая мораль. Отказ от расточительства и необдуманных трат приводили к более низкой предельной склонности к потреблению. Причем, низкая склонность к потреблению способствовала быстрому накоплению капиталов, необходимых для инвестиций в новые отрасли промышленности, в развитие торговых сетей. Ограничение потребительского спроса со стороны относительно небольшой группы не сказывалось на макроэкономических показателях и не приводило к ситуации недостаточности спроса. Бережливость группы «староверов» ставила ее в экономически более выгодное положение по сравнению остальными агентами рынка. В качестве яркой иллюстрации этого тезиса достаточно вспомнить стиль жизни крупного предпринимателя, родоначальника семейного дела старообрядца П.Е. Бугрова. Образ Петра Егоровича Бугрова (1792-1857) увековечен художественной литературой. Фактически он явился прототипом заволжского тысячника Потапа Максимовича Чапурина – героя романов П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах».
Занимаясь казенными подрядами и хлебною торговлей, П.Е. Бугров сумел быстро стать миллионером, но это никак не сказалось на характере его потребления. П.И. Мельников в «Отчете о современном положении раскола» так описывал эту типичную черту староверов: «Совершенно чуждый образу жизни нового поколения …, Бугров живет так, как жил он прежде, будучи не капиталистом, как теперь, а рядовым мужиком деревни Поповой… Имея несколько больших каменных домов в Нижнем Новгороде, большую водяную мельницу в Семеновском уезде и кредит чрезвычайно обширный, ворочая сотнями тысяч, этот старик живет хуже всякого мещанина средней руки и делает это не от скупости, не из ханжества и вообще не по каким-либо расчетам, а по привычке к простому быту».
Бугров держал себя просто и с работниками и с губернатором, «разъезжая по своим делам, он на пароходах брал место в третьем классе, возил с собою каравай с огурцами или луком и довольствовался подобною пищею, не прибегая к услугам пароходного буфета. И его одежда, порядочно поношенная, соответствовала такому образу жизни». Суровость образа жизни и непритязательность отличала родоначальников купеческих династий Рябушинских, Морозовых и др.
4. «Взаимное доверие и дух общины». Для старообрядцев было свойственно осознание собственной избранности, что предполагало большую степень доверия к своим единоверцам и меньшую к остальному миру. Сплоченность однородной группы поддерживалась единым мировоззрением, единой исторической судьбой во время гонений. Купец-старообрядец отождествлял себя с общиной, интересами которой он жил. В общине он мог получить беспроцентный кредит, наладить связи с другими регионами. Примечательно, что со стороны остального населения к самим старообрядцам было больше доверия.
5. «Императивы социального служения, а также спасения и укрепления общины». Богатство не рассматривалось как самоцель, а лишь как средство для сохранения и укрепления общины, для социального служения. Эта норма проявлялась в распределении заработанных благ в среде старообрядцев. Нередки были случаи пожертвований, завещаний целого капитала в пользу общины, меценатства. Типичен пример московского купца Тимофея Ефремовича Соколова, прихожанина Преображенского кладбища федосеевцев, который в 1845 г. пожертвовал в своем завещании в пользу общины колоссальную по тем временам сумму в 3 млн рублей, а тысяче человек повелел выдать по тулупу. Причем благотворительность и меценатство не ограничивались рамками общины. Купцы-старообрядцы пополняли коллекции музеев, строили богадельни и больницы, даже поддерживали театральное искусство (С.Т. Морозов). Таким образом, хозяйственный стиль купцов-старообрядчества проявлялся как в производстве (трудолюбие), так и в потреблении (бережливость) и распределении (служение общине).
Картина мира старообрядцев создает предпосылки для более рационального отношения к хозяйству. Отношение старообрядцев к богатству, труду, смыслу хозяйственной деятельности претерпевает изменения и становится более лояльным прежде всего по отношению к торговле. В то же время идеалы старообрядчества остаются традиционными, обезличенный капиталистический порядок, свободный от этического регулирования чужд духу старообрядчества. Богатство не становится самоцелью, хотя трудовой этике и свойственны аскетизм, основательность, методичность. В целом хозяйственный стиль соответствует христианским ценностям и в этом смысле не является абсолютно уникальным. Уникально воплощение этого стиля в рамках русского капитализма. Уникально гармоничное сочетание религии и рыночной экономики. Преследование со стороны официальных властей наложило отпечаток на уклад жизни и деловую практику старообрядцев. Это были люди «трезвого» поведения, сплоченные тяжелыми условиями жизни и помогавшие друг другу во всех начинаниях. Предприимчивость поддерживалась среди них не только морально, но и материально. Попав в разряд неугодных и гонимых, купцыстарообрядцы сумели выстоять в нелегкой борьбе с властями. Одним из крупных и экономически развитых центров староверия явился Европейский Север России (в границах Архангельской, Вологодской, Новгородской и Олонецкой губерний). Устойчивые очаги староверия в XVIII в. сложились в Каргополье, Подвинье, Печорском крае, ПетрозаводскоПовенецком районе Карелии и в Шекснинско-Сухонском междуречье.
Ландшафтно-географические и климатические особенности территории Севера России, ментальная и этническая специфика населения предопределили сферу торгово-промышленных интересов здешнего старообрядчества и повлияли в конечном итоге на их неоднородный социально-демографический состав. Неоднозначность правительственных мер в старообрядческой политике (от явных репрессий до либерального курса) стала той обстановкой, в которой развивалось местное староверие.
Наиболее известным центром старообрядчества в эпоху Петра I стала Выговская поморская пустынь. В 1702 г. выговцы были легализованы. Выговская пустынь была в 1705 г. приписана к Олонецким заводам, и скитники обеспечивали их рабочей силой. Правительство Петра I отошло от однозначно репрессивной по отношению к старообрядцам политики предшествующих царствий. Указы 1716-1718 и последующих годов о переписи всех «раскольников» (кроме живущих близ рубежей), о расположении на них дополнительной платы «за раскол», ношении особых платьев и знаков означали фактическую легализацию старообрядчества. Отныне Петр I со свойственным ему прагматизмом и стремлением к достижению «государственного интереса» и экономической выгоды карательные меры в адрес старообрядцев подчинил фискальным целям.
Дополнительная плата с лиц, официально признавших свою приверженность старой вере, определялась в размере подушной подати, с посадских по 40 алтын (1 руб. 20 коп.), а с крестьян по 70 коп., с лиц женского пола бралась половинная сумма (соответственно 60 и 35 коп.). По указу же 1732 г. дополнительная подать с «записных раскольников» из купцов стала исчисляться не на основе размера подушной подати, а исходя из величины их гильдейских окладов, определяемых внутримирской раскладкой общепосадского подушного оклада с учетом хозяйственной состоятельности тяглецов. При этом с тех, кто по гильдиям оказывался, положен в оклад, меньший, чем размер подушной подати, плата «за раскол» взыскивалась попрежнему в размере подушного сбора, с тем, чтобы она была никак не меньше 40 алтын. Изменение в исчислении размера дополнительной подати с купцовстарообрядцев существенно усилило фискальное давление на их состоятельную часть. В целом, чем выше был размер гильдейского оклада главы семьи и многочисленней ее состав, тем тяжелее становилось бремя нового размера подати, которая хотя и добавлялась к основному окладу, но за счет женской части семьи, не платившей, как известно, подушную подать, значительно ее превосходила.
Попытки купцов-старообрядцев ряда городов, подававших в конце 1740-х годов челобитные в Сенат, добиться прежнего исчисления размера дополнительной подати не возымели успеха. Несмотря на предупреждение купцов, что в результате «они могут в самое краткое время прийти во оскудение и отстанут торгового своего промысла и платежа всяких государственных податей», Сенат приказал «с раскольников из купечества» оклад брать по-прежнему, исходя из размера их платежей в гильдиях «без всякого упущения», взыскав имеющуюся на них недоимку. Примечательно, что с самого начала наибольшая подать «за раскол» среди тяглого населения была именно для посадских людей. Для всех разрядов крестьян удваивался лишь размер подушных денег (70 коп.), а дополнительный оброк (40 коп.), взимаемый с государственных крестьян вместо помещичьего дохода, брался один раз. С посадских же людей удваивалась вся сумма подушного оклада (т.е. 1 руб. 20 коп.). В этом случае, как и во многих других, правительство проявило традиционно фискальный подход к разработке мероприятий, затрагивавших городских тяглецов. В дальнейшем, после 1732 г., с изменением принципа расчета дополнительной подати с купцовстарообрядцев эти различия еще более усилились.
Данное обстоятельство не могло не тормозить процесс перехода крестьян-старообрядцев в купеческое сословие, ибо вступление в посад и изменение сословного статуса старообрядца сопровождались резким повышением размера платимых податей. С 60-х годов XVIII в. наметилось изменение правительственной политики по отношению к старообрядцам. Указом 1762 г. всем возвращавшимся из-за границы «раскольникам» и их детям предоставлялось право записываться в купечество (при наличии соответствующего капитала) независимо от их прежнего состояния. Тогда же старообрядцам было разрешено свободно отправлять культ, прекратились судебные и следственные дела, отменили принудительное ношение ими особого платья. Наконец, в 1782 г. была отменена дополнительная плата с раскольников. Отказ от различных дискриминационных мер по отношению к старообрядчеству позволил его приверженцам более не скрывать свои религиозные убеждения. Это не могло не сказаться на их численности, в том числе и в составе гильдейского купечества. В целом в 16 из 30 городов Европейского Севера России во второй половине XVIII вв. были старообрядческие общины.
Несмотря на достаточные различия в удельном весе старообрядцев среди посадского населения отдельных городов, их общая малочисленность не позволяла им в рассматриваемое время занять ведущее место в городских предпринимательских кругах. Принадлежа к хозяйственно состоятельной части посада, купцы-старообрядцы, судя по размеру их гильдейских окладов в 50-х годах XVIII в., в массе своей относились к купцам 2-й гильдии. Думается, что, помимо достаточно жесткой политики (в первую (очередь податной) по отношению к старообрядцам, большое влияниe на их материальное положение и хозяйственную состоятельность оказывала недоступность для них важнейших источников накопления капиталов. По крайней мере до 60-х годов XVIII в. таковыми были подряды и откупа, а также другие формы взаимодействия с казной. Неслучайно крупнейшие купеческие фамилии XVIII в. разными каналами были связаны с правительственными кругами, что обеспечивало им поддержку и известную стабильность.
Однако именно эти источники доходов, допуск к которым был сопряжен с принесением присяги в присутствии православного священника, оказывались недоступными для староверов. Лишь с 60 – 70-х годов XVIII в. в связи с отказом от системы монополий в промышленности и торговле и провозглашением принципа свободы промышленной деятельности, со снятием ограничений с мелкотоварного производства происходит подъем предпринимательской активности среди низового купечества, разночинцев, крестьян. Для последних «накопленные капиталы делали доступным вхождение в состав привилегированного гильдейского купечества, что могло способствовать увеличению среди него староверов. Немаловажное значение имело и изменение правительственной политики по отношению к старообрядцам, происходившее в это время. Таким образом, к концу XVIII в. сложились объективные основания для усиления позиций купцов-старообрядцев в торгово-промышленной деятельности.
Со временем сложились целые старообрядческие экономические районы со своими промыслами, ремеслами, торговлей и промышленностью: в Тверской губернии – это кожевенное дело (Ржев, Кимры), в Архангельской и Вологодской губерниях старообрядцам принадлежали почти все лесные и рыбные промыслы и т.д. Большие капиталы, сосредоточившиеся в руках купцов-старообрядцев к концу XVIII в., своеобразно перелились в промышленное предпринимательство в XIX в. Его осуществляли прежде всего выходцы из крестьян, многие из которых в той или иной степени были связаны со старообрядчеством. Так, крестьянин-старообрядец Ф.А. Гучков получил на хранение от Преображенской общины беспоповцев 12 млн руб., которые после 1849 г. стали основой его предпринимательской деятельности. Родоначальник другой знаменитой династии М.Я. Рябушинский, выходец из крестьян Калужской губернии, стал старообрядцем-поповцем в 34-летнем возрасте.
Вступив в тесные связи с единоверцами из Рогожской общины – владельцами текстильных производств в Центральной России, пользуясь беспроцентными ссудами, он быстро приумножил капиталы, особенно после женитьбы сына Павла на представительнице семейного клана старшего попа Рогожского кладбища. Эти примеры довольно типичны для становления промышленного предпринимательства староверов в первой половине XIX в. Уже в XVIII в. купцы из старообрядцев занимают все более заметные позиции в экономике страны, и в начале XIX в. старообрядцы стали активно возвращаться из окраин в Москву. Их предприимчивость, практическая смекалка, воспитанная в житейских бурях, тесная сплоченность и групповая поддержка скоро выдвинули старообрядцев в первые ряды московского купечества.
Вскоре почти все крупнейшие торговые и промышленные фирмы Москвы находились в их руках (в числе старообрядцев были Морозовы, Гучковы, Рябушинские, Кузнецовы, Горбуновы, Солдатенковы и многие другие московские миллионеры). По мере перемещения старообрядческих общин с окраин России в центр эволюционизировали и формы хозяйствования. Складывались, помимо общинной экономики, частно-семейные хозяйства. Так, в Москве вокруг Рогожского и Преображенского кладбищ действовало свыше 3 тыс. предприятий, в том числе 32 крупных и 120 мелких текстильных фабрик, а Лефортово превратилось в первую в Москве «фабричную окраину». Кроме официально зарегистрированных предприятий действовали и не совсем легальные.
Все эти предприятия были частными, но регулятором всей системы оставалась староверческая община, игравшая серьезную роль и в корпоративном старообрядческом предпринимательстве. Ее основное назначение было связано с координацией и обеспечением функционирования своеобразного механизма староверческих хозяйственных сетей. Основой функционирования сетей являлась хозяйственная солидарность членов согласия. Старообрядцы помогали друг другу во всем. По свидетельству современников, взаимопомощь старообрядцев, руководивших фабриками, с купцами-старообрядцами помогала «им сбывать с выгодою свои произведения, преимущественно пред фабрикантами православными (приверженцами официальной церкви)». Так, в единую систему было организовано «московское» текстильное дело – от закупки сырья до оптовой и розничной торговли, где все звенья находились в руках купцов-старообрядцев одного согласия. Координация поставок сырья, производства и сбыта осуществлялась и в других отраслях. Конфессиональные связи староверов позволяли также осуществлять практически недоступные для других маркетинговые исследования.
Так, например, московским хлебным торговцам нужны были верные агенты для выгодной закупки хлеба в плодородных губерниях, и они такие имели в Тульской, Орловской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Сибирской и Саратовской губерниях, в среде тамошних старообрядческих общин. С их помощью хлеботорговцы «постоянно получали точные сведения не только о ценах на хлеб, но и о том, как растет хлеб, каковы надежды поселян на урожай, каковы запасы помещиков и проч.». То же самое происходило и в торговле рыбой, скотом, «съестными припасами». Сеть агентов также помогала староверам собирать по всей стране необходимые для торговли сведения – об урожае, улове рыбы, количестве порожних судов, местных ценах и конъюнктуре в целом. Огромное значение для успеха предпринимательской деятельности старообрядцев имели распространенные в общине этические нормы поведения: воздержание и аскетизм в домашней жизни, трезвость, единение и взаимная поддержка, готовность прийти на помощь разорившимся единомышленникам и, наконец, ограничение дивиденда до 6%, что предохраняло предприятия старообрядцев от кризисов.
В результате этих процессов старообрядчество к середине XIX в. стало конфессионально-экономическим сообществом. Роль в нем общин, прежде всего центральных, способствовала их собственной стабилизации и укреплению. Но собственная стабилизация общин являлась лишь инструментом для выполнения основной задачи – обеспечения осуществления функций старообрядческого предпринимательства, направленных на поддержание и консолидацию всего сообщества. Однако по мере развития капитализма, особенно во второй половине XIX в., влияние общины на частное старообрядческое предпринимательство начинает ослабевать и постепенно частный интерес становится доминирующим. Эта тенденция стала проявляться и в частной жизни купцов-старообрядцев. Так, известный московский богач К.Т. Солдатенков, принимавший активное участие в делах Рогожского кладбища, одновременно состоял в гражданском браке с московской купчихой – француженкой Клеманс Дюбуи.
Тем не менее элементы общинного хозяйствования среди предпринимателей-старообрядцев продолжали сохраняться вплоть до конца XIX в. О значении старообрядчества для развития российского предпринимательства говорит тот факт, что, по подсчетам самих старообрядцев, к 1917 году 64% торгово-промышленного населения России составляли старообрядцы и их дети. Однако замкнутость старообрядческой общины, ее отвращение к иноверцам порождали и двойной моральный стандарт купцов-старообрядцев (по отношению к своим и чужим). С традиционализмом старообрядчества связан и стойкий традиционализм купечества Центральной России, с подозрением относившегося к западным новшествам. Эта позиция существовала вплоть до XX века. Отрицательное отношение раскольников ко всему иностранному было вызвано не только страхом перед «новинами». По замечанию Г.В.Плеханова, оно явилось формой выражения протеста нарождавшейся буржуазии против конкуренции иностранного капитала.
Русское купечество остро переживало конкуренцию со стороны английских и голландских торговых компаний, почти беспошлинно продававших и покупавших товары по всей территории страны. Между русскими старообрядцами и европейскими протестантами было больше различий, чем сходства. Староверы были принципиальными традиционалистами и уже поэтому не могли сыграть в развитии капитализма той роли, которую сыграли не чуждые идеям обновления протестанты. Для них идея спасения сугубо индивидуалистична: каждый спасается в одиночку. По мнению И. Ионова, «содействие старообрядчества процессу модернизации было недолгим. Помогая созданию классов нового, буржуазного общества, старообрядчество одновременно оплетало капиталиста и рабочего сетью взаимных обязательств, поддерживая между ними традиционные общинные отношения. Тем самым оно тормозило углубление модернизации, мешало превратить отношения предпринимателя и рабочего в безличные, функциональные, чисто рыночные». Таким образом, раскол православной церкви и преследования властей стимулировал экономическую активность старообрядцев, поскольку многие купцы остались верны старой вере.
Именно старообрядчество явилось одной из национальных особенностей российского предпринимательства. Если на Западе протестантизм выступал как религия формирующейся буржуазии, то в России старообрядчество с его жесткими религиозными нормами стало одной из форм первоначального накопления капитала. Помимо конфессиональной солидарности, патрональных отношений в общине, большую роль в успехе предпринимательской деятельности старообрядцев играли строгие этические нормы; приверженцы старой веры имели репутацию честных и добросовестных деловых партнеров. Сочетание передового предпринимательского опыта и консерватизма нравов – характерная черта менталитета сторонников «старой веры».
